Маша и Гриша

– Маша, расскажите, когда вы стали замечать, что у Гриши есть особенность восприятия информации? Как это проявлялось?

– Всё началось, когда Гриша в семь лет пошёл в школу. До этого момента у меня не было к нему никаких вопросов. Он рано пополз, в год и два месяца уже показывал, как мычит корова и рычит трактор. Рисовал, лепил, пел! Потом мы стали читать вместе, вернее я читала, а он слушал. Было видно, что ему нравится. В лет шесть, перед школой, мы стали учить буквы. Он их выучил, но не хотел складывать в слоги. Я этому не придавала особого значения, потому что задачи, чтобы ребёнок перед школой зачитывался книгами, не было. В семь пошёл в школу. Там, естественно, стали задавать читать. Вот тогда и начались проблемы. Гриша не хотел этого делать, отказывался, плакал. Поскольку я первое время ничего не понимала, то требовала, сидела с ним, следила, чтобы он выполнял задания. Но к концу первого класса уже появились мысли о том, что всё не просто так. И вероятнее всего это дислексия.

Но поскольку первый класс – только старт, у всех детей свой темп, я решила, что второй класс прояснит ситуацию. Во время проверок скорости чтения Гриша читал в первом классе 12 слов в минуту, а во втором – 24 слова. Я видела, что прогресс есть, но это не 90 слов в минуту, как было у других детей.

После второго класса стала обращаться к специалистам, чтобы понять, что делать, можно ли изменить ситуацию, помочь ему, чтобы чтение пошло быстрее.

– К каким специалистам вы обращались за диагностикой?

– Мы не пошли к школьным психологам, так как к тому времени я владела информацией, что это не имеет смысла. У меня до сих пор стоит вопрос по поводу того, как после всех скринингов в детском саду и в первом классе, после всех проверок чтения на скорость чтения никто не распознал дислексию? 2019-й год, как можно педагогам не знать о такой особенности?!

Я самостоятельно нашла нейропсихолога, которая быстро поставила диагноз «оптическая дислексия». Сказала, что можно заниматься и что всё исправимо. Потом я решила подтвердить это заключение и сходила ещё к одному нейропсихологу и психологу. Они долго общались с Гришей, проверяли в том числе его физическую подготовку, координацию. И тут выяснилось, что какие-то движения ему даются с трудом. Он не может показать, например, как стоит цапля, хотя я этого раньше никогда не замечала. Гриша всегда был шустрый, быстрый, озорной. В шесть лет пошёл на плавание и в музыкальную школу. То есть сын – обычный развитый ребёнок с хорошей памятью, большим кругом интересов, общительный, коммуникабельный, если исключить момент с чтением. Специалисты подтвердили: да, есть проблемы нейропсихологического характера, выписали заключение и рассказали, как можно помочь Грише.

– Какие упражнения вы делали, чтобы помочь Грише с его дислексией?

– Мы занимались год. Гриша учился жонглировать маленькими мячиками, чтобы работали сразу два полушария. Было много упражнений на сочетанность движений. Читал специальные книги на скорочтение с большим количеством заданий. Мы старались заниматься каждый день, хотя бы по 5-10 минут, чтобы тело было включено и соответственно, работал мозг, выполняя все задания. К тому же, Гриша – левша. И многие моменты связались с этой особенностью. Оказывается, у левшей всё идёт чуть по-другому, чем у правшей.

В таком активном темпе мы отзанимались третий класс, и в четвёртый он уже пошёл более уверенным в себе. Меня тоже отпустило, потому что я увидела, что уже не 24 слова, а 40 или 50 слов в минуту. Прогресс был заметен. Ещё поняла, что даже если не заниматься усиленно, всё равно у детей с дислексией постепенно придёт момент принятия чтения, то есть, невозможно не научиться читать, даже если тебе кажется, что ты никогда не сможешь.

После четвёртого класса мы переехали в Польшу. Здесь распространена практика оставлять школьников на второй год, чтобы они быстрее усвоили язык и чтобы в дальнейшем было легче проходить школьную программу. Я была не против.

Получилось, что год Гриша учил два новых языка. В Беларуси у него был немецкий, как иностранный. Есть, кстати, отдельные исследования, что немецкий в какой-то степени легче для дислексиков. И на самом деле немецкий у Гриши шёл неплохо. В Польше пришлось учить английский и польский. С английским пока всё плохо, а вот с польским даже очень неплохо. Он свободно говорит, читает со скрипом, правда, ну не любит это дело! Но летом убеждала его читать хотя бы 50 слов в день, пусть даже медленно. Сидела и слушала, как он это делает. Если Гриша знал какое-то слово – читал быстро, если слово новое, длинное – мог по пять раз произносить его неправильно. Тогда просила читать ещё и ещё… Собственно, так было и в белорусской школе.

– После того, как вы диагностировали дислексию, как учителя в начальной школе отнеслись к Гришиной особенности восприятия информации? Говорили ли вы об этом с учителем?

– В какой-то момент я поняла, что это бесполезно. Наша учитель постоянно говорила: «Он плохо читает». На что я возражала: «Вы понимаете, что у ребёнка дислексия?». В ответ звучало: «Ой, семь раз надо читать текст, и всё будет хорошо». Тогда стало понятно, что нет смысла ничего объяснять педагогу в возрасте 50 лет, у которого стаж работы 30 лет и который не в курсе, что такое дислексия. Я поняла, что помогала и буду дальше помогать ребёнку, принимать все оценки, которые ему ставят. Единственный человек, который понимал, что у Гриши дислексия, был учитель немецкого. Несмотря на то, что это были поверхностные знания (да, есть такая особенность, Том Круз - дислексик), она не махнула рукой. Она могла задержать после уроков в классе и добиться результата – того, что он не усвоил на уроке. Её метод, возможно, был немного травматичный для детей, но результат был положительный.

– Как ведут себя учителя в польской школе?

– Польская практика такова, что здесь детям с дислексией даётся дополнительное время. Их, соответственно, совершенно по-другому оценивают. В Польше, как мне сказали, чуть ли не каждый третий ребёнок имеет диагноз «дислексия». Все к этому совершенно спокойно относятся, делают послабления в учёбе, занимаются дополнительно.

Но чтобы поставили диагноз «дислексия», ребёнок должен хорошо владеть польским. Ни у одного из специалистов в Беларуси я не просила официальных заключений, а здесь бы они пригодились. Поэтому совет всем родителям: берите любые справки о состоянии вашего ребёнка. Даже если там нет слова «дислексия», а перечислены какие-то особенности восприятия информации – лучше всё иметь на руках.

В этом учебном году мы пройдём все исследования, касающиеся дислексии, поскольку польский для сына уже понятен. В восьмом классе, когда все дети будут сдавать экзамены, подтверждённый диагноз позволит ему иметь больше времени на выполнение заданий и будет учитываться при выставлении оценок.

В то же время учитель по дополнительному польскому поблагодарила за то, что я предупредила о дислексии Гриши. Она сразу что-то посоветовала, сама сходила к школьному психологу, обсудила стратегию обучения.

– Вы упомянули, что Гриша с раннего возраста занимается музыкой и плаванием. Это его собственное желание?

– Все дети во дворе пошли на плавание, и Гриша, как часть команды, тоже. А по поводу музыки: он с самого детства обожал барабаны. Установка из кастрюль, каких-то контейнеров и игрушек перемещалась с 10-ти месяцев по всей квартире. В общеобразовательную школу Гриша пошёл в семь лет – я понимала, что раньше он не готов. Но в шесть я отправила его в музыкальную школу, чтобы как-то систематизировать, дать понять, что ждёт впереди. Ведь любая школа – это внимание, ответственность, это системность.

В обоих случаях – и с бассейном, и с музыкой – это был интуитивный момент. Только потом, когда я общалась со специалистами, они говорили, что это правильное решение. И в плавании, и в музыке работает два полушария, что необходимо дислексикам. Координация движений – то, что нужно в данном случае.

Плаванием Гриша отзанимался четыре года – он чувствует себя реально как рыба в воде, плавая любыми стилями и ныряя с любой высоты. Что касается музыки – тут тоже есть успехи. У него отличная память, он сам по себе очень музыкальный человек. В музыкальной школе у Гриши сейчас небольшая пауза. Он продолжает заниматься на перкуссионных инструментах, готовится поступать в музыкальную школу в 2023 году.

– Гриша когда-нибудь рассказывал, как выглядит его дислексия?

– Он говорит, что видит много-много-много букв, и ему надо сильно напрячься, чтобы собрать их в слова. Возможно от этого напряжения у него часто болит голова.

Вообще, Гриша – из неудобных детей. Это ребёнок, которому нужно много внимания. Он легко впадает в грусть. При этом он очень увлечённый человек. Если в детстве он рисовал, то каждый день. На его картинах происходило сразу множество действий. Если увлекался акулами, то акулы были везде. Это очень деятельный, открытый парень. Умеет дружить с детьми и общаться со взрослыми, умеет договариваться. При этом ленивый. С той же музыкой идёт борьба, потому что ему не хочется напрягаться. Хотя есть дислексики-перфекционисты, которые будут сидеть до победы и добьются своего, но пока это не про Гришу.

– Что вы посоветуете родителям, которые недавно поняли, что у их детей – дислексия.

– Это не страшно и ни в коем случае не позорно. Это абсолютно нормально. Это как косоглазие, картавость или маленький рост. Ну кто-то носит очки, а кто-то плохо читает. Но это ведь вовсе не значит, что с ребёнком что-то не так!

Переживать, расстраиваться, напрягать ребёнка точно не нужно. Это вносит раскол в ваши личные отношения. Лучше лишний раз почитать самой. Ну мы всегда делаем уроки вместе. Он, например, читает полстраницы, а я – ещё три. У каждого ребёнка свой ритм. И это совсем не значит, что ребёнок никогда не научится читать. Научится! Будет читать! Во взрослом возрасте, возможно, даже никто и не заметит, что у человека на самом деле есть проблемы с чтением.

Правда, ребёнок привыкает, что с ним всегда делают уроки. Грише уже 12 лет. Понятно, весь прошлый год я с ним сидела, потому что новый язык, новая школа – всё новое. А хочется большей самостоятельности. Если можно отдать полномочия – не боясь отдаём.