Мария и Глеб

– Мария, как у Глеба проявляется дислексия? И когда вы обратили внимание, что у Глеба есть особенность восприятия информации?

– Лет с пяти я стала замечать, что Глеб не воспринимает буквы. С цифрами проблем не было, с памятью тоже. Тогда я еще планировала, что Глеб пойдёт в школу в 6,5 лет, поэтому мы записали его в подготовительный класс при школе. В итоге из 20-ти нечитающих детей, которые пришли в этот класс в сентябре, к маю 19 детей научились читать, а Глеб не одолел даже половину алфавита. Учительница, которая с ним занималась, не могла понять, в чём проблема. Сын выполнял абсолютно все тесты, рисовал, лепил, чертил, но в упор не мог запомнить названия букв. Когда мы всё-таки их выучили, принцип сложения букв в слоги не давался ещё больше. В итоге, мы учились читать около трёх лет, и только с помощью нейропсихолога преодолели этот барьер, а в первый класс Глеб пошёл почти в 8 лет.

Детей с дислексией видно с пяти лет, а то и раньше. Есть определённые моменты: они иначе учатся писать, буквы и цифры долго «зеркалят», им сложно учить стихи в саду, часто словно путаются в собственном теле, спотыкаются, не замечают углов, не очень любят спорт, при этом очень подвижные и шустрые сами по себе, с ними тяжело учить названия дней недели и месяцы, им сложно соотнести название буквы и звук, который она обозначает, и так далее. Глеб до сих пор пишет все буквы и цифры снизу вверх, может написать в обратную сторону. Когда мы учились читать, он не делал различия, с какой стороны листа начинать: справа налево или слева направо, пытался читать и так, и так. Ему было без разницы, с какой стороны складывать символы, поэтому мы сначала учились определять «ту самую сторону». До сих пор Глеб не запомнил по порядку дни недели, месяцы, поры года. Он путается. Он знает все дни недели на немецком, потому что обучение в Люксембурге проходит на немецком, но ни на русском, ни на немецком не назовёт их по порядку. С месяцами такая же история: он знает, что есть три летних месяца, но не помнит, как они называются, то же и с остальными. Глеб быстрее сосчитает их по количеству дней. Говорит так: «92 дня лета» или «У меня 48 часов выходных», потому что суббота и воскресенье для него – это не информация.

Мы не могли выучить наизусть никакое стихотворение в детском саду. Четверостишие мы учили неделю – ничего не получалось. Хотя с памятью у него всё нормально, в том числе и со зрительной. Когда Глеб играет в настольную игру, где 150 карточек и каждая что-то обозначает, он не читает обозначение, но знает смысл каждой и держит в голове 150 символов. Запоминание любых символов (кроме букв) для него не проблема. Самое сложное – буквенная информация.

Есть ещё момент по телу, о котором часто пишут специалисты, – диспраксия. Ребёнок не видит границ, а предметы, которые его окружают, находятся для него как бы на другом расстоянии. Это расстояние дети с дислексией измеряют иначе. Поэтому Глеб всё время спотыкается, падает, роняет предметы.

Когда я с ним только начинала учить буквы и видела, что он не запоминает, внезапно подумала: «У него дислексия». И вот точно. Почему-то знала об этом заранее, хотя у нас в семье ни одного дислексика не было. По крайней мере, я не знаю случаев.

– Кто подтвердил ваши догадки насчёт дислексии?

– Нам долго не подтверждали дислексию. Говорили: «Нет, это всё, что угодно, но не дислексия. Мальчик ещё маленький, позже всё получится». При этом тесты на внимание, сообразительность он проходил на отлично. Глебу сложновато было собирать паззлы, но когда он понимал принцип, делал это быстро. Логопеды говорили, что у него плохой фонетический звук, что, кстати, часто встречается у дислексиков. Говорили, что всё можно натренировать и он будет читать. В итоге мы не справились сами.

– Помните, какая у вас была реакция?

– Для меня это была катастрофа. Это сейчас я спокойно и уверенно разговариваю об этом. Но мне потребовалось 5 лет, чтобы успокоиться и перестать считать дислексию чем-то сверхъестественным, неизлечимым. Это не болезнь. Это – особенность мышления. Я прочитала много книг и статей, чтобы разобраться, как работает голова у дислексиков. Поняла, у Глеба – другой тип мышления. Да, он неудобен для школьных систем, особенно в России и Беларуси, потому что там практически не готовят специалистов, которые могут учить таких детей. А ведь его всего лишь нужно по-другому учить читать, и все. Понимаете? Другой принцип обучения — и весь фокус-покус только в этом.

В Европе таких детей много, до 20% в каждой школе.

– Что вы в итоге предприняли, когда поняли, что у сына дислексия?

– Мы не пошли в школу в 6,5. Решили, нужно время. Практически весь следующий год я готовила сына к школе. Ушла со всех проектов, чтобы заниматься с ним дома. Нашла специалиста, который работает с дислексией. Таких людей в Минске буквально три человека и ко всем очереди на год вперёд. Ты попадаешь к ним, только если какой-то ребёнок уезжает из страны. Нам повезло, с сентября мы попали к Наталье Овсяник, которая научила Глеба читать за год. Он читает по-русски, но до сих пор путает некоторые буквы, особенно буквы сложного написания (Щ, Ц) и до сих путает некоторые парные согласные (Д-Т, Б-П). Но уже не пишет их в обратные стороны (иногда может свое имя на русском написать с «Г» и «Б» в обратную сторону, по-немецки пишет правильно). Сейчас у него наложился второй язык, а с этого года будет ещё и третий, французский, и это, конечно, очень тяжело. В Люксембурге он учится с тьюторами.

– Как отреагировали в школе, когда узнали, что у Глеба дислексия?

– К 8-ми годам мы пошли в школу, где я добилась домашнего обучения. Пришла к директору и сказала, что мы будем учиться дома, потому что для дислексика так лучше: пройти первые школьные годы в здоровьесберегающей обстановке. Показала заключение, где специалист рекомендует пройти начальную школу дома. В классе, где 30 человек, в состоянии стресса Глеб не сможет сосредоточиться. Директор сказала, что нам нужно идти в спецшколу, потому что ребёнок – больной. То есть директор образовательного учреждения не знала, что такое дислексия. Так как я была настойчива, мы всё-таки добились домашнего обучения. Школа нас не контролировала. Один раз меня попросили привезти и показать Глеба, что он здоров, цел и невредим, не голоден и так далее. Школьный учитель попросил сына решить несколько примеров из тетради, по которой занимался его класс, это уровень «2+2». Мы на тот момент дома решали «202+308», взяли программу второго класса по математике. Глеб, конечно, всё решил не моргнув глазом. Они были удивлены.

Второй класс начался уже в Люксембурге. Поскольку это страна экспатов и половина населения здесь – иностранцы, то школьные программы сильно адаптированы под обучение разных учеников. Дети попадают сразу в адаптационный класс, где с ними занимаются языком и проверяют другие способности (на каком уровне та же математика). По сути вся люксембургская школа с 1 по 6 класс – это математика и языки. Все остальные предметы проходят в формате развлечений. Здесь нет истории или биологии: вместо этого они ходят в лес, учатся варить варенье, смотрят мультики о животных, делают проекты про космос и так далее.

После адаптационного года детей определяют в обычные классы. У нас получилось так, что мы пошли не во второй класс, если считать по белорусской системе, а сразу в третий, то есть перепрыгнули год. Здесь учителя посмотрели на способности Глеба в математике и определили в третий класс. Это была ошибка, потому что по языку он не тянул, и в итоге мы повторяем год, то есть спустя два года обучения в местной школе, Глебу не хватает языкового уровня, чтобы перейти в следующий класс. Здесь это не считается чем-то ужасным: многие родители сами просят оставить детей повторить год, потому что ребёнку нужно до определённого уровня дотянуть язык, иначе в дальнейшем он не справится. Чаще всего остаются из-за французского. В Люксембурге – три языка. И на всех трёх учатся дети. Для дислексика такой язык, как французский, – это кара божья. Он в принципе и для взрослых людей сложен своими фонетическими принципами, а для дислексика он не подъёмный.

– Какой уровень письма и чтения у Глеба сейчас?

– В ноябре сыну исполнится 11 лет. К этому возрасту мы одолели ступень медленного чтения с ошибками на русском и немецком языках. Он понимает смысл прочитанного, но сильно устаёт. Признаётся, что болит голова. У него всегда падает настроение, когда нужно сесть и почитать. По поводу письма: он идеально срисовывает печатный текст, потому что видит его как картинку, но написать со слуха может только буквы по отдельности или очень короткие слова и очень медленно. На пять слов у нас уходит 15-20 минут.

– Подтверждали ли вы дислексию в Люксембурге? Пригодилось ли заключение из Беларуси?

– Да, мы заранее перевели все заключения. Когда только приехали в Люксембург, нас отправили к психологам в Комитет по вопросам детей с особенностям в образовании, где мы долго разговаривали. По итогам встречи под Глеба была выработана индивидуальная программа с тьютором. У него своя продолжительность урока: здесь длинные уроки, по 55 минут. Из этого времени Глеб учится 35: сначала он выполняет задания, а в оставшееся время рисует. Для этого ему одному положили в парту стопку бумаги.

Также Наталья Овсяник расписала результаты когнитивного теста, который проводила с Глебом. Там описаны все особенности мышления, как он видит страницу, какие ошибки допускает. Кстати, ошибки, которые он допускал в русском алфавите, перекочевали и в латинский алфавит. Но здесь процесс чтения пошёл быстрее: к Глебу прикрепили тьютора, который приезжал и занимался с ним индивидуально. Это распространённая бесплатная практика во всех государственных школах. А на математику он ходит в общий класс. Я вижу, что он здесь учится спокойно, без напряжения.

Глеб сам говорит, что немецкий лучше. Латинский алфавит в принципе легче. Даже на уровне символов и количества букв проще, чем русский. Русский для него сложноват из-за громоздкости некоторых букв: ширины и высоты – по таким параметрам он определяет буквы. На немецком он читает не лучше, но у него меньше стресса.

Маленький шрифт он не распознаёт вообще, не различает очертания букв. Все книги у нас с очень большими буквами. В школе Глебу готовят специальные распечатки с большим текстом, где все буквы выделены цветами: гласные – красным, согласные – синим, чтобы он видел разницу. Все материалы собирают в отдельную папку. Глеб пишет ручкой, которую можно стирать, потому что не любит звук грифеля по бумаге. Хотя все дети учаться на карандашах. Глебу сделали исключение из-за дислексии. Вот такой подход в школе, хотя, казалось бы, ничего сложного.

– В Люксембурге есть своя Ассоциация дислексии. Вы узнавали, какую поддержку можете получить?

– Да, верно. В Люксембурге своя Ассоциация, так как один из принцев герцогской семьи – дислексик. Ассоциацию организовала Великая Герцогиня, его мама. Поддержка детей с дислексией идёт на государственном уровне: они внедрили рекомендуемые программы для учеников с дислексией во все школы. Поэтому здесь ни в одной школе не удивишь учителя, что у ребёнка – особенность восприятия информации.

– Дети с дислексией, как правило, талантливы и незаурядны. Какой в этом плане Глеб?

– У него исключительно интересное мышление. Это можно понять, если посмотреть, как он складывает информацию, какие делает выводы. Он часто хохмит, понимает анекдоты, может сам их смешно рассказывать. Для детей в его возрасте это не свойственно. Многие знакомые родители говорят, что более умного и живого в общении ребёнка в их окружении нет. У Глеба какое-то невообразимое количество информации в голове, которое ставит в тупик даже взрослых.

В пять лет он решил стать учёным, изучать всё, что связано с природой. И до сих пор от этой мечты не отступил. В Минске мы разводили муравьёв, а здесь уже объездили все музеи и аквариумы с живой природой, в школе он постоянно ковыряется в каких-то "какашках совы". Его любимые аудиокниги — это энциклопедии. Наслушается, потом рассказывает всем, что мы живём в Кайнозое, а велоцерапторы — умнейшие из динозавров, потому что «стайные»... Я до сих пор читаю ему вслух. Меньше, чем раньше, но все еще читаю. Например, Гарри Поттера он смотреть не хочет, потому что там меньше деталей, чем в книгах. Видите, с памятью все отлично.

У Глеба богатая фантазия. Он придумывает такие сюжеты для компьютерных игр, которые бери записывай и программируй. Если присмотреться к его рисункам, всё очень сюжетно, много действий, деталей... Если у него спросить, что здесь происходит, то он наговорит на целую книжку. Возможно, он найдёт себя в геймдизайне. Когда собираются друзья, он придумывает сюжеты и всем рассказывает, у кого какие скиллы, артефакты и действия, то есть это RPG в реальном времени. Даже если вокруг нет никаких инструментов – он начинает воображать, при этом достаточно чётко объясняя правила игры.

У Глеба есть все гаджеты: компьютер, телефон, VR-очки. Мы из тех родителей, которые никогда ничего не запрещали и не устраивали из этого проблему. Я никогда не ограничивала его, только говорила, что есть обязательные вещи, которые нужно сделать, а дальше он волен заниматься своими делами. Кстати, Майнкрафт – идеальная игра для ребёнка с дислексией, чтобы отрабатывать границы, тренировать лево-право. Только играть в неё нужно на большом экране. Таким детям нужно играть в компьютерные игры, чтобы у них была подпитка бесконечного воображения.

– Что вы посоветуете родителям, которые недавно поняли, что у их детей – дислексия.

– Самое главное – надо выдохнуть. Ничего существенного не произошло. Мир не поменялся кардинально. У вас уникальный ребёнок, у него уникальные мозги. Вам просто нужно помочь ему, потому что он, на самом деле, в таком же ужасе, как и вы.

Когда Глеб видит страницу с текстом, я только могу предположить, что происходит с его психикой. И родителям нужно в первую очередь успокоиться самим. Сказать: «Мы через это пройдём. Просто нам потребуется чуть больше времени». Важно дать ребенку уверенность. Дислексики – очень неуверенные, так как их неспособность быстро читать замечают в школе, и сами учителя акцентируют на этом внимание, вслед за ними и другие ученики. Постепенно дети теряют уверенность в своих силах, теряют мотивацию к учёбе, и потом даже по тем предметам, где они изначально были хороши, сильно съезжают.

Ещё всегда прошу родителей: концентрируйтесь на сильных сторонах ребёнка. Я и себя этому учила, потому что было огромное потрясение: мама – филолог, читает книги запоем и постоянно работает с текстами, и вот у неё сын, который не может читать! Но в какой-то момент я стала обращать внимание не на недостатки, а на достоинства Глеба. И это помогло.

Важный момент, которому меня научили специалисты: дети с дислексией должны заниматься двумя видами деятельности одновременно. Например, он идёт по лесу и играет с какой-то палкой, или ползает по верёвочному городку, или катается на качелях, вы ему – раз и наушники с рассказом, чтобы мозг и тело делали разные вещи.

Что касается дней недели, то детям можно покупать большие плакаты, где есть окошки-рамки, которые они могут двигать и менять день или пору года. Так они будут понимать, в каком измерении находятся. Ведь у многих дислексиков проблемы со временем, для них это просто несущественная вещь! Того измерения времени, в котором живём мы, у них нет. Оно течёт для них по-другому.

– Вы помните, как поговорили с Глебом о его дислексии?

– Когда стало ясно, что это дислексия, Наталья Овсяник сначала долго объясняла мне, как работает его голова, а затем она объяснила Глебу.

Но первое время я была в ужасе: за год мы не смогли одолеть алфавит! Я, надо признаться, на него ругалась, и думаю, что нанесла своему ребёнку серьёзную психологическую травму. Сейчас я, конечно, пытаюсь это исправить. Поэтому хочу предостеречь всех родителей: да, я понимаю, что вам страшно и что вашему ребёнку страшно. Но вы – взрослые осознанные люди. Возьмите себя в руки и помогите своему ребёнку. Он в жизни потом сделает всё сам. Дислексики добиваются больших высот, в мире полно примеров успешных людей с дислексией. Но пока он ребёнок, его всегда нужно защищать. Как и любого другого ребёнка, вообще любого ребёнка на земле. Нельзя позволять ни учителям, ни другим детям говорить, что он глупый, потому что не читает. Жёстко пресекайте такие моменты.

С дислексиком, конечно, не получится расслабиться. Если мы неделю-две не читали, не повторяли, у нас откат назад. Поэтому родители должны быть ресурсные, если могут. Должны научиться. Дислексия меняет жизнь всей семьи, меняет взгляд на мир, на вещи, на системы, устроенные людьми, в том числе образование. Ты вдруг чётко осознаешь, что есть другой путь, более гибкий, не такой упорядоченный, к какому тебя подготовили, вроде «сад, школа, университет, работа», а вообще иной: возможно, и школа не до конца, и вообще без университета, и при этом он будет специалистом в узкой области, скажем, уникальным. Или станет просто счастливым водителем автобуса или капитаном катамарана.

Детей с дислексией нужно научить не бояться ошибок. Для них страх ошибки психологически самый сильный. Они ведь даже разговаривают интересно, по-другому строят предложения. С ними важно разговаривать об их эмоциях (как и со всеми детьми). Когда мы идём со школы, я всегда спрашиваю, что Глебу понравилось или не понравилось сегодня в школе и почему, а он мне отвечает: «Сегодня было два хороших момента и один ужасный», или «На математике я сегодня протупил, но потом исправился».

Глеб ко всему новому подходит с осторжностью, опять-таки из-за возможной ошибки. Может впадать в прострацию, настроение может меняться… И, я думаю, детям важно объяснить, что мир сам по себе неустойчив, он всегда будет меняться, и нужно учиться меняться вместе с ним.