То, что для моих особенностей есть название, я поняла довольно поздно, когда начала общаться с людьми с дислексией, и находить в их «симптомах» свои. Это произошло лет 5 назад, и как только я поняла, что у «симптомов» есть название, мне полегчало.
Думаю, дислексия ограничила меня в некоторых жизненных выборах, но я не считаю, что это какая-то драма: я просто старалась двигаться из собственной исходной позиции, без самогнобления. Занятия же музыкой на качество моей жизни повлияли точно — как минимум, тем, что научили языку образов взамен букв и чисел. Тут мне гораздо проще, и даже языки я учу на слух — через чувство языка, а не символы.
Мои отношения с музыкой отличаются от «общепринятых» разве что тем, что мне сложно играть чужое. Я едва запоминаю чужие тексты песен, если это не какой то заезженный хит. Игра по нотам и их запоминание — мука из детства. Писать диктанты по сольфеджио тоже было сложно: я не соединяю нотную грамоту и восприятие нот и музыки воедино, для меня оно существует как бы отдельно. Но не сказать, что я сильно переживаю по этому поводу: я не классический музыкант.
И всё-таки музыкалку я окончила с отличием: я очень боялась своего учителя — такой секрет. Мы очень много раз играли одно и то же, местами он меня просто дрессировал, а когда дело касается игры на инструменте, это может работать: включается мышечная память. Но по-настоящему получалось только через чувствование и запоминание на слух. Например, чтобы заучить текст, я следила, как он «переливается» во рту, как растягиваются гласные, какие акценты, на что похожи слова-аналогии.
Свои же песни мне придумывать довольно легко. Это как рыбу ловить, только рыбу из мыслеформ. Никакой конкретики там нет, главное выразиться и выразиться, желательно, красиво. Многое завязано на мелодии и цепкости пары важных рифм и слов, остальное дополняет. То есть самое сложное — словить эту самую первую цепкую песенную идею, даже намычать её на диктофон, и дальше разрабатывать. Это всё про путешествие фантазии, а у фантазии нет законов и алгоритмов.